Vernunft und Gefühl…
Hans und Christine:
Zwei blühende,
junge Geschöpfe.
Zwei kluge Köpfe.
Sie beschließen,
eine Vernunftehe
einzugehen.
Ohne Zuneigung.
Ohne Hingezogensein.
Ohne Liebe…
Die Gefühle?
Sie mussten der Vernunft
unterliegen…
Heißt das vernünftig,
besonnen gehandelt?
Und wird diese Ehe
auf die Dauer harmonisch
und glücklich sein?..
O Lebenswandel!

26. Dezember 1989

Расчёт / Vernünftig?

Ганса с Христиной
в ЗАГС провожали.
Юные новую жизнь
начинали.
Оба, заметим,
красивы, стройны
и, надо признаться,
довольно умны.
Оба решили
друзей удивить
и брак по расчёту
навек заключить.
Брак без любви?
Это странно и жутко.
Они ж подчинили
все чувства рассудку.
Долго ли будет
их жизнь гармоничной?
Но это, как видно,
для пары вторично.

Dass der Teufel Fliegen frisst
in der Not, ist längst bewiesen.
Ob die List die Lüge frisst,
dürfte man wohl nicht besiegeln.

Denn sie sind zu nah verwandt,
um einander aufzufressen…
Allerdings ist gut bekannt,
dass sie gern –
           die Wahrheit fressen.

25. Februar 1990

На безрыбье / Vom Fraß

На безрыбье, говорят,
«чёрт съедает даже муху».
Но уверен я стократ:
хитрость ложь не съест со скуки.

Им друг друга не сожрать:
Обе родственные души.
Обе, если волю дать,
правду рады будут скушать.

Unter einem Rosenstrauch
            mit rosaroten Rosen
lassen sich
            die Einsamkeitsgefühle
                                   müde nieder,
um sich von dem Wirrwarr
der Verzweiflung zu erholen…
Rosenstock, erbarme dich,
            dass sie die Fassung
                             nicht verlieren!..

Und die Blüten hauchen aus
                    da ihre Balsamdüfte,
dass allmählich
die Gefühlsverwirrung
                          wieder schwindet.
Denn: Wozu die Welt der Träume
              schonungslos vernichten,
wo noch rote Rosen
            blühn und flammen
         in den Hoffnungsgründen?!

7. März 1990

Мир мечты / Wo noch Rosen flammen

У пышного куста цветущих роз,
что яркою любовью запылали,
решив передохнуть от вечных гроз,
присело одиночество в печали.

О куст, ты одиночество щади!
Пускай оно отчаянья не знает,
поверит, что ненастье позади,
надежды доброй в сердце не теряет.

И роз влюблённых нежный аромат
вдохнуло одиночество глубоко.
В душе его запел зелёный сад,
растаяла печаль в мгновенье ока.

Зачем губить чудесный мир мечты,
не зная сострадания и меры.
когда ещё прелестных роз кусты
цветут на плодородной почве веры?!

Eveline, mein Traum!   E v e l i n e !
Wir dichten heut keine Terzinen,
um die Schönheit der Frauen zu rühmen.
Und oft, ach oft sind wir blind:
Wir sind zu pragmatisch gestimmt.

Vielleicht sind´s die wütenden Stürme
der Epoche der Laster und Wirren,
die die Seele der Männer verwüsten?
Wächst dort, wo die Blumen der Liebe
                              einst sprießten,
nur wucherndes Unkraut
                            der sinnlichen Triebe?..

Vergib und begnadige uns, Eveline!..
Wo finde ich nun jene innigen Zeilen,
um deine Anmut und Würde zu preisen?!
O ich rufe hinauf bis zum Himmel:
Vernimm meine schüchterne –
                             dankbare Stimme!

Du bist, Eveline,
             die sprudelnde Quelle der Freude
auf der brüchigen Erde geblieben!..
Ich bete dich inbrünstig an, Eveline:
Entreiße uns Sünder
                                den Fluten des Übels!
Errette die zärtlichen Liebesgefühle!

13. Dezember 1989

Умоляю… / Ich bete dich an…

Ах, Лина моя, Эвелина!
            Не пишем теперь мы терцины.
Мы прелести женщин не славим,
            а только проблемы решаем.
Бездушные мы мудрецы,
            прагматики века, слепцы.

В наш век суеты и пороков
            все чувства забыты до срока.
И души мужчин оскудели,
            в сердцах сорняки осмелели.
Где розы любви расцветали,
            одни лишь инстинкты остались.

Смягчи наказание, Лина:
            то хлопоты мучат, то тина.
Взываю и знаю: услышишь.
            Всех строк красота твоя выше.
Я рядом с тобою немею.
            Тебя я воспеть не сумею.

Ты – счастья источник, я знаю
            и страстно тебя умоляю:
небесным и солнечным взглядом
            нас, грешников, вырви из ада,
любить научи нас искусству,
            возвысь нас до нежного чувства.

Wir warten und warten.
Geduldig. Beharrlich.
Fast ein halbes Jahrhundert,
o Heimat!

Du sollst dich erinnern
an uns, deine Kinder,
die bis heute geächtet,
o Heimat.

„Verstoße sie nicht,
deine schmachtenden Kinder,
o Heimat!“

So steht es geschrieben
in tränenumflorten
und bebenden Lettern
auf im Wirbelsturm
flatternden Transparenten
in der enttäuschten Seele
der Sowjetunion – Deutschen.

Woran sind sie schuld –
deine schuldlosen Kinder,
die bis auf den heutigen Tag
gegängelt, verhöhnt
und gemaßregelt werden?

Wofür denn nur müssen
den seelischen Schmerz
sie ertragen, o Heimat?

Für die Stalinsche Willkür,
deren bitteren Kelch
unsäglicher Leiden sie bis
auf den Grund längst geleert?

Wie lang soll das Unrecht,
das schwere, noch dauern?
Bis die letzten Deutschen
die Heimat verlassen,
um dort in der Fremde
ebenfalls Fremde zu sein?

1990

Чужие на родине / Fremd in der Heimat

Мы ждём терпеливо, мирясь и страдая,
печалясь и веря опять.
Полвека скорбим мы, надежду теряя.
Пойми нас, о родина-мать!

Ты вспомни о нас, о покинутых детях,
уставших и верить и ждать.
Попавшим в опалу немило на свете.
Услышь нас, о родина-мать!

У изгнанных горечь на сердце огромна.
Нам больно страну покидать!
О двух миллионах сынов своих вспомни!
Прошу тебя, родина-мать!

Несём мы слова эти как транспаранты.
И слёзы прожгли нам сердца.
Должны ли полвека ходить в арестантах?
И жить на ветру без конца?

Пойми и прости, наконец-то, отчизна,
ни в чём неповинных детей!
Иль хочешь ты справить по нации тризну?
Лишить её напрочь корней?

Когда же на деле придёт равноправье?
Откуда же веру нам взять?
За что же мы отданы на поруганье?
Ответь нам, о родина-мать!

Мы жертвы террора и ждём оправданья.
До края осталась верста.
Глубокая чаша жестоких страданий,
поверь нам, давно уж пуста.

Неужто придётся нам дом свой покинуть?!
Ответь же, о родина-мать!
Осталось уехать нам всем на чужбину,
чтоб снова чужими там стать?!

Er schweigt bedrückt…
Warum er schweigt –
der letzte Meilenstein
            auf jenem langen Weg
den Frau Bekümmernis
               zurückgelegt?

Wo er gewiss
so viel zu sagen hätte!
Die Frage ist verzwickt.
Genau gesagt,
             ist´s eine Fragenkette.

Vielleicht
                          ist er geneigt,
die Zeilen
        seiner Schweigsamkeit,
die Runen
            seiner Überlegungen,
in Stein gemeißelt,
             zu verewigen.
Damit die Nachwelt dann
erfährt – die Leiden
               der Vergangenheit.

1. März 1990

Камень / In Stein gemeißelt…

Подавленно молчит
тяжёлый камень у дороги,
что положила мисс Печаль,
бредя в раздумье и тревоге.

Но почему он нем?
Да с камня, право, мало спроса.
К тому ж, вопрос совсем не прост,
Скорей, сложна вся цепь вопросов.

А может, он решил
все мысли, чувства и сомненья
оставить в рунах на челе
для будущего поколенья.

Чтоб внуки и сыны
в борьбе и новых устремленьях
страданья прошлых лет и боль отцов
не предали забвенью.

Krankgeschrieben, liegt die bange Freude
auf der grünen Wiese der Erwartung…
Doch die Farben und der Duft der Blumen,
die so wild und bunt geblüht wie nimmer
in den Bäumen ihrer blauen Träume,
können sie nicht zur Besinnung bringen:

Alles ist so fremd und eigentümlich –
Bilder, ganz verschwommen und verschleiert;
Nachtgedanken, düster und verworren;
ringsherum beklemmend tiefe Stille…

Oh, vielleicht ist´s leerer Wahn gewesen?..
Sie versucht, in sich hineinzulauschen,
um ein Fünkchen Zuversicht zu finden…
Und umsonst: Allein nur graue Asche…
Gibt es keine Rettung mehr auf Erden?..

Doch allmählich hört sie Halme zirpen,
Käfer summen, Butterblumen lächeln,
die so honiggelb und lauter schimmern…
Und das Gelblich-Weiß und Alabaster,
und das Lila, Rot und Blau der Blüten,
die mit ihren Dolden freundlich winken,
hauchen Duft und Farbe aus und Segen,
um die Freude langsam zu erlösen
von dem Bann des Grauens und des Kummers:
Möge sie, die STRAHLENDE, genesen!

15. Mai 1989

Лучистая / Die Strahlende

Прикорнула в тихой грусти радость
на зелёной ниве ожиданья.
Аромат лугов и нив бескрайность
пробудить решили в ней мечтанья.

Только зря. Напрасны их стремленья.
Всё казалось радости бесцветным.
Мысль дремала в мраке наважденья.
В чувствах были холода приметы.

Сердце плачет: «Всё мираж, наверно.»
В рост пошла трава тоски, сомненья.
Хочет радость высечь искру веры,
но вокруг лишь пепел. Нет спасенья.

Одуванчик жёлтый улыбнулся.
Он, как мёд, и сладок, и кристален.
Стебельки запели, жук проснулся.
Пусть пройдёт у радости усталость!

Всё цвета: зелёный, красный, белый
ей радушно, ласково кивают
Все хотят, чтоб радость не болела.
Пусть тоски Лучистая не знает.

Fragt die blaue Nacht
   das junge Liebespaar,
ob nach Jahr und Tag
sie sich daran erinnern,
wie der blaue Himmel
mit den blauen Sternen
      ihre Sternenstunde
liebreich überwacht…
Und im blauen Schmelz
       des Wiesengrundes
hallt es leise wider:
Nie und nimmer
        soll verklingen,
blaue Mondscheinnacht,
das Sternenlied
      der Jugendliebe…
Und vergewissert
          und zufrieden,
schmiegt
    die blaue Nacht
               sich tief
in ihre weichen Kissen.

1988

Созвездье / Gelöbnis

Счастливым созвездье
            сказало, вздыхая:
«Забудете вы
            по прошествии лет,
как вас охраняли
            звезда голубая,
лазурное небо
            и тёплый рассвет.»

На грани зелёного луга
                                   и неба
послышался голос
            негромкий , живой:
«Звучать будут вечно
            созвездьев напевы
и лунные песни
            любви молодой.»

Созвездье, довольное
                                   этим ответом,
уверенность, яркость
                                   свою обретя,
опять озарило луга
                                   ясным светом,
тепло улыбнулось,
            влюблённым светя.

Die stille Freude
                 kommt herein gehuscht
auf leisen Sohlen,
                        froh und unbefangen
(für mich ganz unvermutet!)
und drückt mir einen Kuss
               auf meine rechte Wange
und einen auf die linke
                                und lächelt fein:

„O trinke, Zweifler, trinke
                  sacht den klaren Wein
des Glaubens an das Gute,
der deinen Durst dir stillt.
Die Pforten der Versöhnung
                        stehen immer offen,
wenn du gewillt,
            zu warten und zu hoffen.“

Ich trinke. Langsam.
                    Schluck für Schluck:
Durch meine Seele rinnt
ein Bächlein blauer Träume,
was mir ein wenig Ruhe bringt…

O würde dieser Bach…
                zu einem tiefen Fluss,
von Hoffnungsgrün umrankt!..
Doch ich begreife leider:
              wo ginge das hinaus?!
Es wäre wohl,
mein stiller Freudenrausch,
              zu viel von dir verlangt.

21. März 1990

Вино доверья / Schluck für Schluck

Ко мне влетела Радость и запела.
Её не ожидал увидеть я.
Она к моей груди прильнула смело,
взглянув непринуждённо на меня.

О пей же, скептик, пей вино доверья.
Оно проложит прочный путь к добру,
рассеет все невзгоды и сомненья,
умерит жажду в сильную жару.

Я пью его, не торопясь, глотками.
В душе течёт ручей мечты живой.
И с голубыми добрыми мечтами
заходят в сердце вера и покой.

О, стань, ручей, рекой огромной, верной.
Надеждой упоённый, я взлечу.
Но, Радость, понимаю: я, наверно,
Уж слишком много от тебя хочу.

Es streiten sich zwei Antonyme,
wer nötiger wäre von ihnen,
und nämlich das Hart und das Weich.
„Wer möchte Strapazen, die hart sind!“
 „Wer mag denn Geschöpfe, die schwach sind!“
„Und Streber, die förmlich und steif?!.“

„Die Nachgiebigkeit ist ein Übel!“
„Die Milde gleicht zärtlicher Liebe!“
„Gerede von sanftem Geschick!“
„Was herzlos, das möchte ich meiden.“
„Was flau ist, das kann ich nicht leiden.“
„Wie sonnig ein sanftblauer Blick!..“

Ich höre den Ausspruch „Sei gütig!
Wenn Stürme auch toben und wüten.“
und Worte mit Farbe und Licht;
mit Wasser und Boden und Himmel;
mit Ton und mit Klangart und Stimme;
mit Regungen wie ein Gedicht..

Ich öffne allmählich die Augen:
‚Was kann man sich alles erlauben
in Träumen der schlaflosen Nacht!‘
Und stimme für Nachsicht und Güte.
Damit sie das Leben behüten!..
Ob leicht ist die Prüfung, ob hart.

1. August 1990

Спор / Weich oder hart?

Мы слышим антонимов споры.
Добро и жестокость в раздоре:
Нужнее нам лес или дол?
Искуснее Левый иль Правый?
Какой это зверь, если слабый?!
А труд, если очень тяжёл?!

Сильней разговаривают страсти:
Уступчивость, мягкость – несчастье!
А хитрость и ложь – это клад!
Душе моей ближе сердечность!
Я ложь не люблю бесконечно!
Как солнечен ласковый взгляд!

«Будь добрым! – я слышу призывы. –
Добра благородны порывы.»
Красивее нет этих слов!
В них солнца сиянье и нежность.
В них ветры и неба безбрежность.
Их тон благозвучен и нов!

И вот я глаза открываю.
Что мысли себе позволяют
в бессонную тихую ночь?
Себя на терпимость настрою.
Всегда за Добро я, не скрою,
хоть буря сгубить всё не прочь.